Борис Голдовский Русский народный кукольный театр В XVII — XVIII вв.Часть вторая

Петров XVIII век — время метаморфоз, приключений, великих созидательных преобразований и невиданных крестьянских войн, век авантюристов, стекавших со всего света в разбуженную, неустроенную, богатую и нищую страну, придал комедии о Петрушке вид авантюрно-приключенческой комедии. Деревенский парень с несдержанным характером превратился в дебошира и авантюриста, пренебрегавшего существующими социальными порядками, готового, не раздумывая, сразиться со всеми, кто встанет на его пути.

В это столетие кукольная комедия приобрела жанровую устойчивость, окончательно определившись как авантюрно-приключенческая. Ее сюжетная цепочка могла быть сколь угодно велика. Сами же авантюры нанизывались друг на друга во вневременной и, в сущности, бесконечный ряд, который не имел в себе никаких существенных ограничений.

В XVIII веке комедия приобрела множество новых сцен, некоторые из которых (Встречи Петрушки с квартальным, немцем, евреем, турком, отцом солдата и др.) сохранились и в XIX веке.

В отличие от спектаклей профессионального театра кукол, появившегося в России в конце XVII века и совершенствовавшегося в основном за счет разнообразных сценических трюков, народный театр развивался не столько внешне, сколько внутренне — по линии социально острой темы. Форма оставалась для него вопросом второстепенным, т.к. зрительский успех комедии зависел от злободневности (и скоромности) содержания. Его популярность была прямо пропорциональна сатирической мятежной силе, степени заразительности анархического бунта. Художественная же сторона оставалась делом второстепенным. Потому-то, вероятно, куклы народного театра были проще, условнее, чем куклы театра профессионального. В этом мы без труда убедимся при обращении к спектаклям последнего. Сатирическая народная игра требовала иных, социально-активных, внецензурных выразительных средств. Пародийная острохарактерная внешность, солено-острая реприза, подобная удару, и палочный удар, стоящий крепкого словца, — вот, наверное, те компоненты, которые решали успех спектакля у “подлого” люда. А уж острого словца Петрушка не жалел ни для квартального, ни для собственной невесты “из двенадцатой роты”.

Поведение героя комедии обуславливается не только выдумкой кукольника, сюжетными ходами, но и проекцией на кукольную сцену идеалов, интересов публики, воплощением стихийного народного стремления к справедливости, удовлетворению естественных для человека желаний. Поэтому народная кукольная комедия в XVIII веке была не менее популярна среди зрителей, чем в XVII или XIX вв.

Об этой популярности с плохо раскрытым раздражением повествует автор первой статьи “О позорищных играх или комедиях и трагедиях”, напечатанной в Примечаниях к Санкт-Петербургским ведомостям в 1733 году. Рассмотрев особенности и задачи официальных кукольных зрелищ, автор пишет: “… Еще худшие комедианты то там, то инде скитаются, а особенно часто волочатся, где подлой народ их непорядочными представлениями забавляется”.

Разумеется автор статьи не снизошел до более подробного изложения содержания этих “непорядочных представлений подлого народа”, Однако и этого свидетельства достаточно, чтобы констатировать успех низовой народной кукольной комедии у зрителей XVIII века. Подробнее данный вопрос позволяют раскрыть недавно найденные документы о династии московских кукольников Якубовских. По своему социальному положению Якубовские были теми самыми “худшими комедиантами”, которые давали представления для простого народа.

Они жили своим домом в Москве на Поварской. Членами этой семьи были: “каметчик” (т.е. комедиант — Б.Г.) Осип Якубовской, его жена Матрена Климентьева (1682 г. рождения), их сыновья Петр (1712 г. рождения) и Илья (1725 г. рождения).

В конце 20-х, начале 30-х годов Осип Якубовской умер, успев обучить своей профессии обоих сыновей.

Первые документальные упоминания об этих кукольниках относятся к 1737 году. В сохранившейся Ведомости из Исповедных росписей есть следующая запись:

Каметчик Петр Осипов 25 лет.
Мать ево вдова Матрена
Климентьевна 55 лет.
Брат его Илья Осипов 12 лет.
Жена ево Петрова Ирина
Васильева 17 лет.
Работница девка Катерина
Гаврилова 60 лет.
Аналогичная запись сделана и в 1741, 1744 гг., но из списка исчезает “работница”.

В 30 годах главой семьи становится Петр Якубовской. Свои кукольные комедии он дает на Поварской для зрителей среднего и низшего сословия. О многих обстоятельствах, фактах деятельности кукольника повествуют архивные документы.

Вот один из них: “По делу лейбгвардии семеновского полку салдата Александра Каменева о польской шубе бархатной но лисьем чернобуром меху жены его Марьи Семеновой…”4 С этой шубой была “…поймана камедианта Петра Якубовского мать Матрена Климонтова”. Сысканный полицией Петр Якубовской на допросе показал, что “…марта в первых чисел приехал к нему порутчик Александр Воейков для отдачи в обучение человека своего на скрыпице и в те поры приехала означенная Каменева жена с сенацким подъячим Иваном Копийным и быв у него не имея никакие ссоры з двора поехали как Воейков так и оная Каменева жена а по отбытии их остался показанной Копийной с человеком Каменевой и ево Якубовского били и не стерпя тех побои он Якубовской кричал караул чего ради он и взят в съезжий двор а каким образом вышеписанная шуба найдена матерью ево и где того не знает…”

Таким образом становится известно, что Якубовской обучал игре на “скрыпице” и, по всей видимости под аккомпанемент этого инструмента проходили его кукольные комедии. О том, что они были именно “кукольные”, а также о составе зрителей повествуют следующие документы.

“1745 году Апреля 4 дня.
По репорту от 5 команды, при котором присланы комедианта Осипа Якубовского (отца Петра Якубовского — Б.Г.) жена ево вдова Матрена Климантова и при ней шуба бархатная фиолетовая на лисьем чернобуром меху опушена белым горностаем а сказкой Семеновского полку солдат Александр Каменев показал прошедшего марта в первых чисел жена ево Марья Семенова дочь по зову комедианта приехала на камедию где прилучился напольных полков порутчик Александр Воейков и без всякого резону взял жену ево за руку и оная вырвавшись ис того дому ушла, а в те поры схвачена с нее показанная шуба, а кто снял за торопостью не усмотрела, а потом с той шубою поймал человек ево реченную Матрену и допросом оная вдова показала жительство она имеет в Моисеевских богадельнях и по тех богаделен ходила она на Поварскую улицу в дом сына своего Петра Якубовского и как пришла на двор и на том дворе усмотрела у погреба за кадкою означенную шубу и взяла тою шубу з двора снесла…”

Здесь содержится дополнительный фактический материал о том, что Осип Якубовской так же как и его сыновья был комедиантом. Возможно, эта профессия была потомственной, и Осип получил ее от отца так же, как Петр и Илья. На “комедии” зрителей приглашал сам кукольник и, возможно, члены его семьи. Случаи воровства, драк были, по всей видимости частыми “на дворе” Якубовских. Об этом свидетельствует документ, датированный годом позже: “февраля 3 дня 1746 году”.

По репорту от 3 команды, при которой прислана салдацкая жена Анна Иванова в крике караул в том де доме камедианта Петра Якубовского жилец де, а как зовут не знает бил ее смертно да и в того ж Якубовского дому взяты дому стольника Ильи Иванова сына Неронова служителя ево Иванова жена Афимья Семенова салдацкая жена Марфа Иванова дому вдовы Марфы Степановой дочери Зиновьевой служительница девка Алена Михайлова салдацкая дочь девка Марья Александрова драгунская жена Прасковья Васильева а в полиции оные женки и девки показали что де они в доме того Якубовского были для смотрения кукольной игры из которых женка Анна Иванова показала, что жительство она имеет церкви Николая Чудотворца что на курьей ножке у дьячка Степана Федорова с неделю без найма и без записки где надлежит: а показанной дьячок Федоров показал что де та женка ночевала у него только одну ночь без объявления где надлежит, а Афимья Семенова показала что де ночевала две ночи в доме комедианта Петра Якубовского без найма и без записки где надлежит”.

Как видим, крики “Караул!” из дома Якубовского раздавались нередко. Дом этот мог служить и ночлежкой, и воровским притоном, и домом свиданий. Впрочем, в основном, сюда, видимо, приходили действительно ради “кукольной игры”. Сама “игра” проходила, возможно, силами двух братьев Якубовских, один из которых играл на “скрипице”, а другой — водил кукол. На “комедию” допускались и мужчины, и женщины.

Рассмотренные документы, к сожалению, не дают информации о содержании кукольных комедий, но, учитывая состав аудитории, не без основания можно предположить, что в спектаклях было достаточно и острых, соленых шуток на злобу дня, и скоромных сцен.

Спектакли Петра Якубовского проходили без афиш, без специальных разрешений, и если бы не “репорты” о случаях воровства, избиений, жительства без “записки”, деятельность этого кукольника канула бы в Лету точно также, как деятельность многих безвестных русских “каметчиков” XVII — XVII вв.

Гораздо удачнее в этом смысле была организована деятельность другого брата — Ильи Якубовского. Пройдя хорошую школу обучения у отца, а позже у старшего брата, Илья Якубовской налаживает свою работу более официально и спектакли дает для более состоятельной публики. Для этого ему нужно было получить покровительство кого-либо из власть имущих и, пользуясь им, занять помещение в более или менее респектабельном районе Москвы.

Так или иначе, но в 1751 году кукольник Илья Якубовской по документам значится уже “служителем” княгини А.Л.Трубецкой и под покровительством этой знатной фамилии подает прошение: “1751 году генваря 10 дня Слушали
По челобитью дому княгини Анны Львой Трубецкой служителя ее Ильи Якубовского коим просил о допущении для играния кукольной комедии в доме полковника Григория Богданова сына Засекина на один месяц ПРИКАЗАЛИ к игранию показанной комедии допустить а для прекращения ссор и драк у оной комедии от команды поставить пекет и о том в тою команду послать приказ и ежели кто в ссорах и драках явятца таковых забирая присылать в полицию.
Секретарь Захар Фокин
Василий Неелов
Максим Данилов”
Как видно из документа, Илья Якубовской арендует помещение в доме Засекина на любимый москвичами период праздников перед великим постом.

Полицейская команда во время проведения спектаклей выполняла не только функцию охраны порядка, но и своеобразной цензурой над самой “кукольной игрой”. Документы прямо указывают на то, что “…подчиненым оной команды приказать смотреть чтоб шуму и драк и противных указам игор не происходило…”

в своих комедиях Якубовской-младший, вероятно, уже не мог себе позволить те шутки, сцены, какие игрались у его брата, не обремененного полицейским надзором.

Из документа в документ о представлениях Ильи Якубовского проходят полицейские распоряжения о том, что “…к объявленому игранию кукольной комедии позволить с таким обязательством что он Якубовской ту игру производил порядочным образом и шуму и драк и протчих непристойностей при той игре происходило в том его обязать подпискою и о том в команду к афицерам послать приказ”.

Причем в данном случае речь идет именно о содержании кукольного спектакля, играя который Якубовской обязуется “игру производить порядочным образом”, исключая сцены драк “и протчих непристойностей”. Еще точнее, определеннее об этом говорится в документе, который предписывает кукольнику “…чтоб в той комедии непристойных игор и противных указам поступков не производить в том оного Якубовского обязать подпискою…”

Эта формулировка из года в год не только повторяется, но подчеркивается, конкретизируется, недвусмысленно указывая на природу тех комедий, которые игрались Якубовским.

В одном из последних документов об Илье Якубовском роль полиции, как цензора кукольных спектаклей особо очевидна. Здесь предписывается “…в команду к офицерам послать приказ по которому велеть смотреть чтоб в той комедии богомерзких и протчих непристойных игр не производили …”

Со времен Олеария до настоящего времени в России известна лишь одна кукольная комедия, включавшая в себя такие сатирические сцены, которые расценивались власть имущими как “богомерзкие”, ”непристойные” — это народная кукольная комедия с постоянным героем типа “Петрушка”.

Все другие кукольные спектакли, даваемые в то время профессиональными актерами, как мы убедимся ниже обходились без явной полицейской опеки.

Таким образом, есть все основания предполагать, что репертуар “кукольной игры” династии Якубовских составляли спектакли “петрушечного” типа. И как только народный кукольник решался выступить официально, его комедии моментально попадали под жесткий полицейский надзор.

Как уже отмечалось, в 1751 году Илья Якубовской внял помещение для показа спектаклей в доме полковника Григория Засекина.

Примечательно, что под полицейским разрешением в числе других стояла подпись некоего Василия Неелова, в доме которого Якубовской будет нанимать помещение с 1753 по 1756 гг.

“1753 году декабря 23 дня Слушали
По доношению дому вдовствующей штатс дамы Анны Львовны Трубецкой служителя Ильи Якубовского который объявил желает де он производить кукольную публичную комедию для которой снял в доме коллежского советника Василия Неелова ворот деревянный покой в год ценою за двадцать рублев…”

Итак, Якубовской-младший для своих публичных спектаклей снимает “деревянный покой” в доме у Петровских ворот, платя за аренду немалую сумму, что говорит об устойчивом финансовом положении кукольника и популярности его спектаклей. Любопытно, что стоимость аренды в будущем 1754 году или Неелову покажется низкой, или Якубовскому чрезвычайной. Во всяком случае 30 декабря 1754 года выходит новое разрешение “играть кукольную комедию у Петровских ворот… в особливом покое”, но помещение снимается уже не на год, а на три месяца “за десять рублей”.

Видимо, данное соглашение утроило и нанимателя и владельца помещения, т.к. кукольник заплатил вдвое меньше и играл в наиболее активный сезон, а Неелов получил за эти три месяца столько же сколько в 1753 году за полгода.

В 1755 году “декабря 20 дня” Якубовской вновь нанимает то же помещение в доме Неелова, но уже сроком на два месяца за 6 рублей.

В 1756 году Илья арендует помещение у другого домовладельца “…в доме двора Ея Императорского Величества певчего Кирилл Степанова сына Рубановского отстоящем в 9-ой команде в Плетешках в коем нанял он на три месяца особой покой ценою за восемь рублей…”

Кукольник снимает помещение для спектаклей, которые он демонстрирует в один и тот же период, на больших народных праздниках, или как писалось в то время: “для наступающих праздников во увеселение народа”.

“Особой покой”, который нанял Якубовской у певчего обошелся кукольнику на два рубля дешевле, чем у Неелова. Этим, возможно, объясняется смена места демонстрации спектаклей в зимний сезон 1756 — 1757 гг.

В следующие зимние праздники 1757 — 1758 гг. Илья находит еще более дешевое помещение “для играния кукольной комедии в первой команде в доме лейб гвардии Измайловского полку капитана Ивана Темяшева”.17 Этот “покой” обошелся ему в 3 рубля за 2 месяца.

Неизвестно где снимал помещение Якубовской в последующие два сезона (возможно у того же Ивана Темяшева), но “декабря 20 дня 1760 году” под наступающие зимние праздники “нанял он дом в 9-ой команде в Новой Басманной ревизион коллегии у секретаря Льва Федорова…” Причем на этот раз не на 2-3 месяца, как раньше, а “до великого поста ценою за шесть рублев…” Такой срок, конечно, гораздо больше устраивал комедианта, т.к. давал ему возможность “производить кукольную комедию” без лишних издержек вплоть до окончания Масленицы.

Арендуя то или иное помещение, Якубовской каждый раз платит в казну “ помянутой наемной цены” пошлину (довольно небольшую — “за три рубля наемной цены пошлин семнадцать копеек три четверти”).

Через несколько лет условия работы комедиантов, подобных Якубовскому резко ужесточается. По указу Екатерины II от 1 сентября 1763 года “со всех увеселительных зборищ за деньги” в пользу казны будет взыматься четвертая часть от сборов, в уплате которой “каметчик” должен будет дать часть от сборов, в уплате которой “каметчик” должен будет дать письменное обязательство.

Состав зрителей спектаклей Якубовского был, по всей видимости весьма разнообразным. Комедии посещались всеми сословиями, независимо от возраста, рода занятий, пола и состояния.

Ценное свидетельство об этом содержится в сатирической сказке поэта И.И.Дмитриева “Причудница”, написанной в 1794 году. Повествуя о тех временах, когда русские бояре “…бросили запоры и замки, не запирали жен в высоки чердаки, но следуя немецкой моде, уж позволяли им в приятной жить свободе”, автор отмечает, что “…светская тогда жена могла без опасения, с домашним другом иль одна, и на качелях быть в день светла воскресенья, и в кукольный театр со скуки завернуть.”

Точно так заходили к Осипу, Петру Якубовским подъячие “салдацкие” жены. А наличие специальных полицейских пикетов позволяло и “светским женам” без опасения посещать спектакли у Ильи Якубовского и ему подобных комедиантов.

История семьи Якубовских позволяет в общих чертах проследить тенденцию развития нескольких существовавших в XVIII в. направлений театра типа “Петрушка”. Одна из наиболее существенных — развитие от низового бесцензурного сатирического представления к контролируемому властью публичному спектаклю.

Само же явление — народная кукольная комедия, было достаточно многообразно, захватывало все слои населения, существуя и в бесцензурном народном искусстве, и в официальных увеселительных зрелищах.

“Не сохранилось точных данных о представлениях Петрушки в XVIII веке,— писала В.Д.Кузьмина,— но совершенно бесспорно, что такие спектакли были и явились естественным звеном между той комедией Петрушки, которую видел Олеарий в исполнении скоморохов XVII столетия, и народной кукольной комедией XIX-XX вв.”24 Документы о Якубовских — прямое подтверждение реального существования этого “звена”.

О сценах “Петрушки” того времени сегодня можно судить по дошедшим до нас лубочным картинкам — своеобразным комиксам XVIII века, разносившим истории о проделках народного героя по всей России. Лубок XVIII века сохранил в общих чертах и внешность героев комедии, и их тексты.

Вот, к примеру, сценка, в которой Фарнос и его жена Пигасья встречаются с целовальником Ермаком: “Брат целовальник,— обращается к Ермаку Фарнос,— не ты ли Ермак, что носишь красный валеный колпак? Отдал бы я тебе поклон с хохлом. Знал ли ты Фарноса, желаешь ли ты посмотреть красного моего носа. Жену мою Пигасью, видал ли ты? Вести такие про нас слыхал ли? Мы собою хотя не богаты, да имеем у себя носы горбаты, и хотя кажемся непригожи, да не носим на себе рогожи, а во хмелю бываем весьма угожи. Вчерась мы здесь у тебя пребывали и все гроши свои прогуляли, тогда были пьяны и к расходу денег неупрямы. Ныне с похмелья много мы имели воздыхати, да принуждены к тебе идти винца поискати, и ты нас похмельных не моги оставити, прикажи ендовку и пива поставити, а мы впредь готовы будем хоть деньгами платить или тебя жгутами молотить”.

Как видим, характер народного комического героя XVIII века был уже сформирован. И в стилистике его речи, и во внешности, и в самохарактеристике, и в агрессивности персонажа, привыкшего все свои проблемы разрешать битьем партнера, отчетливо виден тот Петрушка, о котором писал В.Даль (1801-1872 гг.): “Петрушка — кличка куклы балаганной, русского шута, потешника, остряка, в красном кафтане и красном колпаке…”

Историки русского театра неоднократно отмечали сходство многих сцен Петрушки не только с лубочными картинками, но и с различными интермедиями, с “Шутовской комедией” XVIII в., а также интермедиями драматического театра конца XVII — начала XVIII вв.

Так “Шутовская комедия” начала XVIII века во многом аналогична “Петрушке”. В ней высмеиваются невежественные врачи-шарлатаны, содержатся резкие нападки на засилье иностранцев. Здесь же многие сцены заканчиваются комическими драками, аналогичными “петрушечным”. Еще очевиднее сюжетное сходство со сценками “Петрушки” в интермедиях.

Вот, к примеру, интермедия “Херликин и Судья”, датируемая началом XVIII в. В ней Херликин подает Судье жалобу.
СУДЬЯ. О чем твое прошение?
ХЕРЛИКИН. Тому явствует мое доношение.
СУДЬЯ. (Отдает секретарю). Секретарь, доношение сие прими.
И, о чем оно явствует, прочти. В доношении Херликин жалуется на мух и комаров и просит судью о защите. Судья же решает, чтобы Херликин сам бил своих обидчиков. Тогда Херликин начинает бить Судью и Секретаря:
СУДЬЯ. За что ты бьешь меня?
ХЕРЛИКИН. Молчи, я — муху, а не тебя!
Так и сюды уже поспела,
Эдак она где села! (по сем ударит секретаря).
СЕКРЕТАРЬ. Изрядно присудил.
ХЕРЛИКИН. Уже много я убил.
Вот там, вот сям,
Вот зде, и везде,
Аха, ха, охо, хо! (И тако с тем судей прогоняет).

Подобное сходство интермедий со сценами народной кукольной комедии наводит на следующие размышления:
А не являются ли кукольные сценки в отдельных случаях первоисточниками этих интермедий?

Исходя из выводов исследователей драматического театра, кукольные спектакли того периода — это аннотированные, усеченные спектакли театра драматического. Но предположим, что процесс происходил несколько иначе. Драматические спектакли — это расширенные и дополненные спектакли театра кукол. Думается обе эти гипотезы имеют одинаковое право на жизнь.

Народная кукольная комедия — явление мигрирующее. В XVII-XVIII вв. она распространилась на территории России от Москвы до низовий Волги и не позднее середины XVIII века достигла Украины, где частично ассимилировалась с вертепом.

Однако здесь мы уже подходим ко второму периоду развития народного театра кукол в России, к иному его виду — вертепу.

Часть I