English
Д. В. Григорович
Ф. М. Достоевский
Е. В. Сперанский
Д. А. Ровинский
Комедия эта играется в Москве, под Новинским. [...] Содержание ее очень несложно: сперва является Петрушка, врет всякую чепуху виршами, картавя и гнусавя в нос,-разговор ведется посредством машинки, приставляемой к нёбу, над языком, точно так же, как это делается у французов и итальянцев. Является Цыган, предлагает Петрушке лошадь. Петрушка рассматривает ее, причем получает от лошади брычки то в нос, то в брюхо; брычками и пинками переполнена вся комедия, они составляют самую существенную и самую смехотворную часть для зрителей. Идет торг,- Цыган говорит без машинки, басом. После длинной переторжки Петрушка покупает лошадь; Цыган уходит. Петрушка садится на свою покупку; покупка бьет его передом и задом, сбрасывает Петрушку и убегает, оставляя его на сцене замертво. Следует жалобный вой Петрушки и причитанья на преждевременную кончину доброго молодца. Приходит Доктор:
- Где у тебя болит?
- Вот здесь!
- И здесь?
- И тут.
Оказывается, что у Петрушки все болит. Но когда Доктор доходит до нежного места, Петрушка вскакивает и цап его по уху; Доктор дает сдачи, начинается потасовка, является откуда-то палка, которою Петрушка окончательно и успокаивает Доктора.
- Какой же ты Доктор,- кричит ему Петрушка,- коли спрашиваешь, где болит? На что ты учился? Сам должен знать, где болит!
Еще несколько минут - является Квартальный, или, по-кукольному, "фатальный фицер". Так как на сцене лежит мертвое тело, то Петрушке производится строгий допрос (дискантом):
- Зачем убил Доктора?
Ответ (в нос):
- Затем, что свою науку худо знает - битого смотрит, во что бит, не видит, да его же еще и спрашивает.
Слово за слово,- видно, допрос Фатального Петрушке не нравится. Он схватывает прежнюю палку, и начинается драка, которая кончается уничтожением и изгнанием Фатального, к общему удовольствию зрителей; этот кукольный протест против полиции производит в публике обыкновенно настоящий фурор. Пьеса, кажется бы, и кончилась; но что делать с Петрушкой? И вот на сцену вбегает деревянная Собачка-пудель, обклеенная по хвосту и по ногам клочками взбитой ваты, и начинает лаять со всей мочи (лай приделан внизу из лайки).
- Шавочка-душечка,- ласкает ее Петрушка,- пойдем ко мне жить, буду тебя кошачьим мясом кормить.
Но Шавочка ни с того ни с сего хвать Петрушку за нос; Петрушка в сторону, она его за руку, он в другую, она его опять за нос; наконец Петрушка обращается в постыдное бегство. Тем комедия и оканчивается. Если зрителей много и Петрушкину свату, то есть главному комедианту, дадут на водку, то вслед за тем представляется особая интермедия под названием Петрушкиной свадьбы. Сюжета в ней нет никакого, зато много действия. Петрушке приводят невесту Варюшку; он осматривает ее на манер лошади. Варюшка сильно понравилась Петрушке, и ждать свадьбы ему невтерпеж, почему и начинает он ее упрашивать: "Пожертвуй собой, Варюшка!" Затем происходит заключительная сцена, при которой прекрасный пол присутствовать не может. Это уже настоящий и "самый последний конец" представления; затем Петрушка отправляется на наружную сцену балаганчика врать всякую чепуху и зазывать зрителей на новое представление.
В промежутках между действиями пьесы обыкновенно представляются танцы двух Арапок, иногда целая интермедия о Даме, которую ужалила змея (Ева?); тут же, наконец, показывается игра двух Паяцев мячами и палкой. Последняя выходит у опытных кукольников чрезвычайно ловко и забавно: у куклы корпуса нет, а только подделана простая юбочка, к которой сверху подшита пустая картонная голова, а с боков - руки, тоже пустые. Кукольник втыкает в голову куклы указательный палец, а в руки - первый и третий пальцы; обыкновенно напяливает он по кукле на каждую руку и действует таким образом двумя куклами разом. При кукольной комедии бывает всегда шарманка, заменившая старинную классическую волынку, гусли и гудок; шарманщик вместе с тем служит "понукалкой", то есть вступает с Петрушкой в разговоры, задает ему вопросы и понукает продолжать вранье свое без остановки.
Середина XIX века
ПЕТЕРБУРГСКИЕ ШАРМАНЩИКИ
В осенний вечер, около семи часов, партия шарманщиков поворотила с грязного канала в узкий переулок, обставленный высокими домами. Шарманщики заметно устали. Один из них, высокий мужчина флегматичной наружности, лениво повертывал ручкою органа и едва передвигал ноги; другой, навьюченный ширмами, бубном и складными козлами, казалось, перестал уже думать от усталости; только рыжий мальчик с ящиком кукол нимало не терял энергии.
Шарманщики, кажется, намереваются войти в ворота одного знакомого и прибыльного дома.
Так! Нет сомнения! Комедия будет! Они вошли на двор, вот уже заиграли какой-то вальс, и раздался пронзительный крик Пучинелла. [...]
Пучинелла принят с восторгом; характером он чудак, криклив, шумлив, забияка, одним словом, обладает всеми достоинствами, располагающими к нему его публику.
- Здравствуйте, господа! Сам пришел сюда, вас повеселить да себе что-нибудь в карман положить! - так начинает Пучинелла.
Его приветствие заметно понравилось; солдат подошел поближе, мальчишка сделал гримасу, один из мастеровых почесал затылок и сказал: "Ишь ты!", тогда как другой, его товарищ, схватившись за бока, заливался уже во все горло. Но вот хохот утихает; Пучинелла спрашивает музыканта; взоры всех обращаются на его флегматического товарища.
- А что тебе угодно, г. Пучинелла? - отвечает шарманщик.
Пучинелла просит его сыграть "По улице мостовой"; музыкант торгуется: - Да что с тебя, мусью? 25 рублей ассигнациями!
Пучинелла, Да я отроду не видал 25 рублей, а по-моему - полтора рубля шесть гривен.
Музыкант. Ну хорошо, мусью Пучинелла, мы с тобой рассчитаемся.
Сказав это, он принимается вертеть ручку органа. Звуки "По улице мостовой" находят теплое сочувствие в сердцах зрителей: дюжий парень шевелит плечами, раздаются прищелкивание, притоптывание.
Но вот над ширмами является новое лицо: Капитан-исправник; ему нужен человек в услужение; музыкант рекомендует мусью Пучинелла.
- Что вам угодно, ваше высокоблагородие? -спрашивает Пучинелла.
- Что ты, очень хороший человек, не желаешь ли идти ко мне в услужение?
Пучинелла торгуется; он неизвестно почему не доверяет ласкам Капитана-исправника; публика живо входит в его интересы.
Капитан-исправник. Экой, братец, ты со мной торгуешься! Много ли, мало ли, ты станешь обижаться.
Пучинелла. Не то, чтобы обижаться, а всеми силами стану стараться!
Капитан-исправник. У меня, братец, жалованье очень хорошее, кушанье отличное: пуд мякины да полчетверика гнилой рябины, а если хочешь, сходишь к мамзель Катерине и отнесешь ей записку, то получишь 25 рублей награждения.
Пучинелла. Очень хорошо, ваше благородие, я не только записку снесу, но и ее приведу сюда.
Публика смеется доверчивому Пучинелла, который побежал за мамзель Катериною. Вот является и она сама на сцену, танцует с Капитаном-исправником и уходит.
Толпа слушает, разиня рот, у некоторых уже потекли слюнки.
Новые затеи: Пучинелла хочет жениться; музыкант предлагает ему Невесту; в зрителях совершенный восторг от девяностодевятилетней Матрены Ивановны, которая живет "в Семеновском полку, на уголку, в пятой роте, на Козьем болоте". Хотя Пучинелла и отказывается от такой невесты, но все-таки по свойственному ему любопытству стучит у ширм и зовет нареченную. Вместо Матрены Ивановны выскакивает собака, хватает его за нос и теребит что есть мочи.
Публика приходит в неистовый восторг: "Тащи его, тащи... так, так, тащи его, тащи, тащи!" -раздается со всех сторон. Пучинелла валится на край ширм и самым жалобным голосом. Призывает Доктора, не забывая, однако, спросить, сколько будет стоить визит.
Является Доктор, исцеляет Пучинелла и в благодарность ролучает от него оплеуху.
За такое нарушение порядка и общественного спокойствия исполненный справедливого негодования Капитан-исправник отдает Пучинелла в солдаты.
- Ну-ка, становись, мусью,- говорит Капрал, вооружая его палкою,- слушай! На кра-ул!
По исполнительной команде Пучинелла начинает душить своего наставника вправо и влево, к величайшему изумлению зрителей. Ясно, что такого рода буян, сумасброд, безбожник не может более существовать на свете; меры нет его наказанию: человеческая власть не в состоянии унять его, и потому сам ад изрыгает Черта, чтобы уничтожить преступника.
Комедия кончается. Петрушка, лицо неразгаданное, мифическое, неуместным появлением своим не спасает Пучинелла от роковой развязки и только возбуждает в зрителях недоумение. Неунывающий Пучинелла садится верхом на Черта (необыкновенно похожего на козла), но Черт не слушается; всадник зовет Петрушку на помощь, но уже поздно: [...] Пучинелла [...] исчезает за ширмами.
Раздается финальная ария, представление кончилось.
1843 г.
[...] Я повел его слушать Петрушку. Дети и отцы их стояли сплошной толпой и смотрели бессмертную народную комедию, и, право, это было чуть ли не всего веселее на всем празднике. Скажите, почему так смешон Петрушка, почему вам непременно весело, смотря на него, всем весело - и детям и старикам? Но и какой характер, какой цельный художественный характер! Я говорю про Пульчинелл.
Это что-[то] вроде Дон Кихота, а в палате и Дон Жуана. Как он доверчив, как он весел и прямодушен, как он [гневается], не хочет верить злу и обману [...], как быстро [...] гневается и бросается [с палкой] на несправедливость и как тут же торжествует, когда кого-нибудь отлупит палкой. И какой же подлец неразлучный с ним этот Петрушка, как он обманывает его, подсмеивается над ним, а тот и не примечает. Петрушка [это] в роде совершенно обрусевшего Санхо Пансы и Лепорелло, но уже совершенно обрусевший и народный характер.
…Комедия дана, всем известная, в высшей степени народная и в высшей степени веселая, художественная, удивительная!..
1876 г.
ПЕТР ПЕТРОВИЧ УКСУСОВ
В первый раз я увидел его больше полувека назад во дворе нашего дома на Балчуге [...].
Со двора донеслись визгливые звуки шарманки, а затем ворвался и его голос - нечеловечески пронзительный и такой высоты, какая доступна, кажется, только молодым, едва оперившимся ястребкам. (Потом я узнал происхождение этого голоса: он делался из серебряного гривенника и назывался "пищиком". Кукольник брал пищик в рот, прижимал языком к нёбу, и таким образом пищик служил ему как бы второй гортанью.)
[...] На дворе стояла женщина и крутила шарманку. Звукам шарманки было на дворе тесно. Яростно лаяла собака, орал, размахивая метлой, дворник, но на фоне шарманки и его боевого клича "рю-тю-тю-тю-тю!" все это казалось лишь пантомимой. Уже сбегались ребята с окрестных дворов, заходили прохожие. Рядом с шарманкой стояла грязно-зеленая ширма, а на грядке ширмы буйствовал Он -в красной рубахе и красном колпаке, этакий зубоскал-крючконос. Его пищик перекрывал даже шарманку, а его дубинка с расщепом-трещеткой смачно ударяла по деревянным черепам соперников: цыган, капрал, квартальный, лекарь падали замертво. Каждый удар сопровождался смехом зрителей. Открывались окна и двери. Из верхних этажей летели медяки, обернутые в бумагу,- чтобы не отскакивали от булыжника и не закатывались куда не надо... И ничего ему не было страшно: ни яростный лай собаки, ни громыхающие по булыжной мостовой Балчуга ломовые полки с железоскобяными изделиями, ни случайный состав аудитории. Он бил наверняка и никогда не промахивался ни дубинкой, ни репликой. И его удары и его реплики были отточены временем, были опробованы и проверены на многочисленных поколениях зрителей.[...]
А представление продолжается.
- Я цыган Мора из цыганского хора, пою басом, запиваю квасом,-без всяких знаков препинания гудит за куклу актер-кукольник, скрытый за ширмой.- Шишел-вышел, от кого-то слышал, что тебе конь хороший требуется...
И сейчас же, прижав пищик к нёбу и устремив в его щель струю воздуха из легких, кукольник артикулирует за Петрушку:
- А хороша ли у тебя лошадь?!
Ах, как сливается этот пронзительный голос с маленьким тельцем зубоскала-крючконоса! Много лет спустя для нас, советских кукольников, это вырастет в целую проблему... Сторговав у Цыгана лошадь, он бежит за кошельком; "бежит" - это значит просто проваливается за ширму. И это тоже вырастает у нас в проблему. Сколько раз потом нам будут кричать режиссеры: "Держите уровень, вы все время проваливаетесь!" А ему все равно: у него нет уровня, нет плоскости, по которой он ходит... Вот он появляется уже с дубинкой, держит ее как будто неловко, одними кистями - деревянные ладошки торчат в разные стороны, как обожженные. Но уж зато как треснет - искры из глаз...
- Вот тебе сто, вот тебе полтораста!!!
И опять: "Картофелю, картофелю!!!"
И поневоле оглядываешься: не треснет ли сейчас кто-нибудь и тебя по затылку? Жизнь-то ведь не шутка...
[...] И все же странный герой... Только что чуть не насмерть забил квартального, теперь бьет цыгана, а сейчас его самого будет страшно лягать взбесившаяся цыганская кляча, а потом он будет лупцевать лекаря. Раздает удары направо и налево и сам получает в ответ затрещины, от которых валится на грядку ширмы, стонет и причитает... Вокруг него одни лихоимцы, продувные бестии, квартальные, цыгане, лекари-костоломы... А он сам? [...] Он шире понятий "отрицательного" и "положительного": народ выдумал его себе на забаву и на страх властям предержащим. Он негативен, жесток, сатиричен и в то же время возбуждает к себе какую-то щемящую нежность. Образ его противоречив и трагикомичен: он складывается из неживой природы куклы, ожившей в гневе и смехе народном. Вот сейчас, в финале представления, появится страшенный пес или черт в образе пса - это уже как хотите - и, схватив героя за нос, утащит за ширму, в "преисподнюю", под хохот зрителей. Но он воскреснет! Обязательно воскреснет на соседнем же дворе. Снова запляшет красным язычком пламени на грядке ширмы со своим победоносным кличем "Рю-тю-тю!.." Живуч, ох живуч Петр Петрович Уксусов!
Начало XX века